Дивный информационный мир. 7 главных трендов в медиа, журналистике и общественной коммуникации
Мы живем в эпоху перманентной медийной революции. И речь здесь идет не только и не столько о радикальных технологических переменах, сколько об изменении социальной роли СМИ. Еще несколько десятилетий назад они отражали происходящее в обществе, а теперь в том, как изменяются сами медиа, можно увидеть сгусток тенденций развития мира в целом. СМИ больше не наблюдают за социальными процессами — они являются их ключевым элементом. Мы стремились разобраться с основными современными журналистскими трендами, чтобы определиться с собственным местом, но, по сути, сделали попытку расчертить всю карту сегодняшнего мира тотальной информации.
Клиповой формат vs большая история
На фоне общего усиления медийного шума и увеличения скорости доставки информации многие издания сделали ставку на короткие и броские тексты. Меньшинство же продолжает работать по старинке, в жанре больших историй.
Сторонники клипового формата исходят из допущения, что среднестатистический читатель не в состоянии воспринимать и анализировать большие объемы информации, следить за мыслью и логикой автора. Допущение это отчасти основано на социологических опросах, отчасти на личном мнении главных редакторов, а отчасти даже на заявлениях психологов, которые диагностируют у современного человека повальный синдром дефицита внимания.
Нарастание шума и скорости информационного потока происходило в мире постепенно — с изменением телеформатов, возникновением видеоклипа как жанра, появлением компьютеров, и наконец, интернета. В России понятие клипового мышления, противопоставляемого линейному, возникло в середине девяностых.
Пытаясь подстроиться под новое, клиповое поколение, большинство отечественных СМИ придумали себе важную заповедь: не грузи. Кто грузит читателя, тот проигрывает. Результат: диктатура «веселых картинок» (форма превалирует над содержанием), обилие коротких и дробных текстов.
Текст, больше похожий на слоган, и, как побочный эффект, скандальность — еще одно важное последствие клипового подхода. Увеличение громкости (а что еще делать в «шуме» — только вопить) и броскости заявлений вплоть до превышения порога читательской чувствительности.
Свежий пример — колонка известного писателя и журналиста Захара Прилепина «Письмо товарищу Сталину», после которой автора с негодованием заклеймили (или с удовольствием провозгласили) сталинистом и антисемитом. Здесь что ни предложение, то слоган и вопль: «Мы продали заложенные тобой ледоходы и атомоходы и купили себе яхты»; «Ты положил в семь слоев русских людей, чтоб спасти жизнь нашему семени».
Но по слоганам и воплям нельзя судить об убеждениях человека, слоганами и воплями нельзя рассуждать. Однако этого не учитывают ни читатель, ни автор, и радикальные слоганы с обеих сторон, размноженные и разнесенные информационным потоком, остаются единственными аргументами в споре.
Есть апокриф, что Льва Толстого как-то попросили пересказать вкратце «Анну Каренину». В ответ он протянул собеседникам книгу: «Вот все, что я могу сказать вкратце. Если б я мог выбросить отсюда хоть одно слово, я бы это сделал».
Журналистские большие истории чем-то похожи на книги: их невозможно раздробить на более доступные «пиксели». И, как и бумажным книгам, не первый год и даже не первое десятилетие им пророчат скорую гибель. А они все живут.
— Да, читательское восприятие изменилось из-за информационного перенасыщения, но мы не должны этому подчиняться, — считает доктор психологических наук, завкафедрой общей психологии МГППУ Мухамед Кабардов. — Люди пока еще не настолько деградировали, чтобы с ними нельзя было говорить длинными умными текстами. Читатель и сейчас может осилить восемь полос последовательного текста. Вопрос только в том, хочет ли. И тут уже самое важное — не размеры текста. Вы знаете, что в двадцатые годы специально изучался язык красноармейцев или, например, язык деревенских детей — чтобы было понятно, как именно с такой аудиторией говорить? Вот и сейчас самое важное — умение журналистов адресно обращаться к своим читателям.
Показательна тут история журнала «Огонек». Известный медиаменеджер Леонид Бершидский пытался реформировать его на клиповый манер, ориентируясь на абстрактного успешного и активного читателя, у которого нет времени на чтение длинных текстов. Активные и занятые «Огонек» читать так и не стали, зато привыкшие к традиционному нарративу и обстоятельным историям читатели от журнала, естественно, отвернулись. Пришлось отыграть назад.
Всегда есть и всегда будут люди — что у нас, что на Западе, — которых от мелькания и «пиксельности» мутит, которые хотят получить полную и связную картину события, страны, мира. В этом смысле «Русский репортер» — типичный пример успешного сопротивления тренду: наши читатели без труда воспринимают сложные многополосные тексты.
Мультимедиализация vs традиционализм
На смену газетам и телевидению в их традиционном виде приходят новые мультимедийные продукты.
О том, что газеты, журналы и телевидение в их нынешнем виде рано или поздно умрут, разговоры идут давно. В конце нулевых тиражи газет в США падали примерно на 7–10% ежегодно. Люди предпочитали читать газеты и журналы в интернете. Были перепробованы разные варианты: некоторые СМИ вводили платный доступ к материалам на сайте, рассылали свежий номер подписчикам в формате pdf. Сейчас на многие газеты и журналы можно оформить подписку на версии для iPad и Amazon Kindle.
Параллельно тот же интернет начал дышать в спину телевидению. В итоге перед традиционными СМИ стал важный вопрос: как зарабатывать дальше? Процесс выработки новых форматов продолжается. Еще в первой половине нулевых стало понятно, что газеты и журналы должны мультимедиализироваться, а граница между бумажными и электронными СМИ постепенно стираться. И дело не в том, что газету будут читать, а телевизор будут смотреть с экрана компьютера или планшета. А в том, что это будет новый продукт с текстом, видео и картинками. С середины нулевых на сайтах бумажных СМИ доступны опции, которые невозможны на бумаге: видеорепортажи, видеоблоги и видеоколонки.
Первые эксперименты были не самые удачные: «газетно-журнальное телевидение» было откровенно любительским. Но постепенно ситуация начала выправляться. Крупные информационные холдинги вроде NewsCorp имеют в своем портфеле все виды СМИ, а интернет-страницы газет таких крупных корпораций представляют собой те самые мультимедийные продукты, где помимо текста есть видео, аудио и фотоконтент. В России по схожей схеме работают LifeNews и «Комсомольская правда». В авангарде сейчас находятся таблоиды, серьезные СМИ пока отстают.
Параллельно развивается совершенно новый формат журналистики — независимые видеоблоги. Чаще всего это развлекательные обозрения вроде американского «=3» или русского аналога «+100500». Влогеры (в России английское vlogger пока не прижилось) снимают программы на самые разные темы: от обучающих по физике и астрономии до компьютерных игр и моды. Некоторые влогерские проекты становятся нормальным бизнесом: Youtube делится с самыми популярными авторами частью рекламных доходов.
Другим направлением мультимедиализации является создание специального контента для планшетов. Появление первого iPad было воспринято миром СМИ как спасение погибающей индустрии — многие надеялись, что традиционная подписка возродится через iTunes. В итоге после выхода iPad тиражи газет продолжили падать, хотя часть изданий успешно продает электронные версии своих номеров. Однако выработка формата, который бы оптимально подошел для планшетных компьютеров, все еще продолжается.
Депрофессионализация vs элитарность
В эпоху социальных сетей любой обыватель с компьютером или смартфоном может составить конкуренцию традиционным СМИ. Однако «золотые перья» стали цениться еще больше.
В старые добрые времена профессиональные журналисты обладали монополией на получение и распространение информации. Газеты, журналы, радио и телевидение получали информацию от корреспондентов и информаторов, штатные эксперты анализировали ее, имея эксклюзивный доступ к редакционным архивам, а затем распространяли полученную информацию по своим собственным каналам.
Простой человек не мог ни получать, ни распространять информацию. Журналист выступал посредником между ним и информацией. Появление интернета, затем и социальных сетей, а также прогресс в сфере телекоммуникаций перевернули мир с ног на голову.
Hand-made-журналистика родилась почти одновременно с социальными сетями — в самом конце 90-х. По мере развития интернета и электроники она вторгалась в мир самых разнообразных СМИ. Тут и первичный сбор информации, и анализ ее (у сидящих в редакции экспертов и не выходящих из дома аналитиков одни и те же возможности — поиск в интернете), и даже выпуск самостоятельных интернет-газет и журналов. Такие проекты получили название «гражданская журналистика».
Одним из первых образцов «гражданских СМИ» стал проект indymedia.org, появившийся в 1999 году для информационной поддержки антиглобалистских проектов. А свою истинную силу гражданские СМИ показали в 2011 году, когда благодаря им в арабском мире начались бунты, а в США и Западной Европе — движение Occupy.
Собственно, сейчас любой блог, аккаунт в фейсбуке или твиттере может считаться частью гражданской журналистики, если автор посвящает свои записи информации или ее анализу. Ты оказался на месте теракта или несчастного случая, ты сделал фотографию или снял видеоролик, ты выложил информацию в Сеть. Теперь ты инсайдер, теперь ты формируешь информационную повестку дня.
Самые популярные блоги русскоязычной блогосферы, такие как drugoi.livejournal.com (72 тыс. подписчиков) или the-nomad.livejournal.com (26 тыс. подписчиков), функционируют как СМИ. В СМИ превратились и блоги инсайдеров. Например, блог Гая Кавасаки, летописца Apple и владельца собственной венчурной компании, Google Media считает таким же продуктом СМИ, как New York Times или «Популярную механику».
Выяснилось, что обыватель вроде бы может обойтись без журналиста-посредника. Но тут же оказалось, что этот посредник все-таки нужен. По мере того как все больше людей втягивается в интернет-журналистику, возрастает ценность профессионалов. Да, у обывателя есть шансы первым найти и рассказать новость. Но профессиональный репортер с богатым опытом может увидеть больше и рассказать об этом интереснее.
В формате записи в твиттере случайный очевидец и профессиональный журналист равны, но журналист обыграет обывателя в формате большого расследования, статьи, репортажа, книги. Фотографию может сделать каждый. Фотографию, которая передаст трагизм ситуации одним кадром лучше, чем любой, даже самый длинный текст, сделает только высокопрофессиональный фотограф.
На фоне общей депрофессионализации профессионалы оказываются в большой цене. И социальные сети дают им возможность функционировать в новых форматах. Пример — крадусорсинговые проекты вроде проекта Аркадия Бабченко «Журналистика без посредников»: люди добровольно переводят ему деньги за выложенные в «ЖЖ» статьи, в результате он оказывается независим от редакции или спонсоров. Так же новая информационная реальность создает ситуации, где без профессионалов не обойтись. Пример — WikiLeaks. Перехваченные депеши американских дипломатов были доступны всем желающим. Но чтобы их проанализировать и понять, какие документы представляют интерес, а какие нет, потребовались усилия профессионалов.
Имитация объективности vs социальная навигация
Новейшая история российских СМИ во многом стала историей про роман с западной журналистикой. Причем роман неудачный.
«Не надо держать читателя за дурака. Ему нужны только факты, в остальном он сам разберется» — такой подход стал доминирующим в постсоветских редакциях уже в начале 90-х. Преподаватели журфаков и руководители СМИ бросились изучать западный опыт и тут же разделились на два лагеря. Те, кто постарше, отстаивали советские традиции идеологического репортажа и глубокомысленного очерка. Более молодые и энергичные с искренним энтузиазмом внедряли в корпоративную среду установку на то, что репортер — это контейнер для сбора и доставки в редакцию информации, а умные мысли пусть выдают публицисты и эксперты.
Впрочем, западные стандарты журналистики в чистом виде так нигде до конца и не прижились, а особо рьяные попытки насаждать «диктатуру объективности» неминуемо приводили российские СМИ к банкротству. Главным разочарованием десятилетия стала газета «Русский телеграф». В нее закачали огромные деньги, она собрала лучшие на тот момент перья страны, но догматичный подход и к людям, и к текстам не оставил изданию шанса на выживание. Даже газета «Коммерсант», которую часто упоминают как пример успешной «объективной журналистики», не столько взяла западные стандарты за основу, сколько смогла использовать их в той мере, в какой они не противоречат российской традиции восприятия журналистского текста.
Вместе с надеждами на успешный бизнес испарился и профессиональный энтузиазм. Даже самые наивные сторонники нового журналистского метода, который якобы начисто лишен признаков идеологического насилия, к концу 90-х окончательно осознали: «объективная журналистика» умеет манипулировать сознанием ничуть не хуже, чем «субъективная». Интерпретация события не обязательно выражается в навязывании авторской точки зрения. Медиапродукт, в котором, кроме информации, вроде бы нет ничего, не менее коварен. Выбор тем, подбор экспертов, статус размещения, ракурс фото или видео, тактика акцентов и умолчаний — все это является гораздо более эффективным и циничным инструментарием для промывки мозгов.
К концу 90-х романтический период в отношениях российских СМИ с «голой объективностью» более-менее закончился и начался мучительный поиск нового языка и новых средств выражения. Этот процесс совпал с экспансией государства на медиарынке, которая привела к тому, что многие журналисты просто «вернулись в СССР» — либо в партийные газеты, либо на диссидентские кухни. А в СМИ стала доминировать столь привычная старшему поколению журналистов идеологическая истерика — как с одной, так и с другой стороны.
Разрядили обстановку новые информационные технологии. Буквально за пару лет они разрушили саму возможность монополии в сфере распространения информации. Это несколько сняло напряжение в профессиональном цеху, но появились другие проблемы. В медиапространство, а затем и в журналистскую профессию ринулись миллионы блогеров, а вместе с ними возник новый тип медиасообщения: минимум информации, максимум эмоций, домыслов и субъективной харизмы. Началась другая крайность — страшная нехватка элементарной объективности.
Только сейчас, после испытания бешенством субъективности и анабиозом объективности, российская журналистика потихоньку нащупывает гармоничный путь развития. И выбор уже не между «голой информацией» и «авторским я». В обществе очевиден запрос на реальное смысловое качество. Люди готовы платить не тем, кто предоставит им максимум новостей или развлечений, а тем, кто избавит их от шума, от лишней информации и эмоций.
СМИ будущего — не повара, а диетологи. Люди будут платить им за то, чтобы они решили за них, что полезно, а что вредно, и формировали оптимальный рацион. В ближайшее десятилетие на медиарынке выиграют те СМИ, которые, сохранив высокие стандарты журналистского труда, смогут стать для своей аудитории социальным навигатором, то есть той силой, которая формирует законченную версию мира, отвечает на главные вопросы вечности и современности.
Новости для всех vs альтернативный взгляд
Ведущие западные СМИ формировали единую информационную мировую повестку дня, но в последние годы у них появились конкуренты.
— В течение последних нескольких лет у меня постоянно включены главные мейнстримные каналы. И все это время я не перестаю убеждаться, что у них абсолютно одинаковая повестка дня, один и тот же набор историй, одинаковый подход к их освещению: Ливия, Сирия, Pussy Riot, да что угодно — все эти темы они освещают абсолютно одинаково. — Когда главный редактор Russia Today Маргарита Симоньян говорит о мейнстримных каналах, она имеет в виду, конечно, не «Первый» или «Россию 1», а CNN, BBC, Sky News...
И если единомыслие российских ТВ-комментаторов объясняется причинами внутриполитического характера, то идентичная картинка у лидеров мировых новостей имеет более глубокие корни.
Биполярный мир, существовавший до 1991 года, предполагал два идеологически окрашенных, отличных друг от друга взгляда на окружающую действительность. Общая картинка формировалась на стыке этих взглядов. В результате представить, скажем, войну во Вьетнаме «миротворческой операцией» США мешала пропагандистская машина СССР и его союзников, которые многократно, используя все ресурсы, воспроизводили, например, информацию о массовом убийстве американскими солдатами мирных жителей в деревне Сонгми.
Кроме того, в западной интеллектуальной среде, особенно после парижского «красного мая» 1968 года, было полно тех, кто симпатизировал восточному блоку. Порой это были лидеры общественного мнения, такие как Жан-Поль Сартр.
С крушением СССР этот противовес исчез. И с начала 90-х большая часть планеты привыкала смотреть на события в мире «одним глазом». Какие новости смотреть и как их интерпретировать, определяли, по сути, несколько глобальных игроков рынка — телеканалов и информагентств. Новости, не попавшей на CNN или в ленту агентства Reuters, для остального мира не существовало. А односторонняя интерпретация в свое время, например, убедила чуть ли не весь мир, что у Саддама Хусейна есть ядерное оружие, что все сербы — это кровавые убийцы, а косовары — поголовно благородные борцы за независимость. Чтобы рассказать о не менее жестоких преступлениях со стороны той же Армии освобождения Косово, да и о других новостях, не попадающих в единую повестку дня, пришлось разрушать информационную монополию.
Первыми это сделали катарские шейхи, создавшие в 1996 году телеканал «Аль-Джазира». Затем появилась «Аль-Арабия». И войны в Афганистане и Ираке проходили уже в несколько других условиях, чем кампания НАТО в Югославии. «Аль-Джазире» при помощи своих корреспондентов, а также Усамы бен Ладена с его нехитрой передвижной телестудией удалось разрушить информационную монополию.
Сегодня свой вклад в мировую повестку пытаются внести еще и англоязычные китайские телеканалы, и российский Russia Today. И попытки эти небезнадежны. «Один из обозревателей Financial Times как-то написала: “К моему удивлению, наиболее полно акции протеста на Уолл-стрит освещал телеканал Russia Today. Какая ирония — никогда бы не подумала, что переключусь на российский «контролируемый» телеканал в поисках объективных новостей”», — рассказывает Маргарита Симоньян.
Могильщиками просуществовавшей почти два десятилетия мировой информационной системы можно назвать и такие проекты, как WikiLeaks. Джулиан Ассанж в интервью «РР» почти два года назад сказал, что видит свою миссию в том, чтобы «сделать цивилизацию более справедливой и умной», и способ этого достичь — «распространение знания в целом и знания, которое сегодня намеренно скрывается от людей, в частности». По сути это и есть расширение информационной повестки дня, правда, более радикальными методами, чем это делают «Аль-Джазира» или Russia Today. Что, собственно, и доказывает заточение Ассанжа в посольстве Эквадора в Лондоне.
Инфотейнмент vs реальная политика
Развлекательное почти убило в российских СМИ политическое, но бурный политический год вернул в журналистику живую политику.
«Демократические свободы в очень большой мере выражаются в том, что люди озабочены не политикой, а перхотью в голове, волосами на ногах, вялой работой кишечника, малопривлекательной формой груди, больными деснами, лишним весом и застойными явлениями кровообращения», — еще полвека назад писал в книге «Понимание медиа» известный канадский философ Маршалл Маклюэн. Спустя два десятилетия к новому общественному менталитету наконец приспособились и американские общественно-политические СМИ.
Пионером стала программа «60 минут», выходившая на канале CBS, ведущие которой начали активно высказывать свое мнение на актуальные темы, а журналисты появлялись в кадре почти наравне с героями репортажей. Любопытно, что почти ровесником американских «60 минут» был советский «Взгляд», который не только порвал с традициями официозного телевидения, но и вполне укладывался в общемировой тренд на подачу серьезной информации в доступной форме.
Тем не менее первое десятилетие новых российских политических медиа прошло в «старорежимном», правда, в западном смысле, духе: высоколобая аналитика, приправленная изрядной долей жесткого компромата.
Прорыв в новый медийный мир случился только в начале нулевых, когда «Газпром» перехватил контроль над НТВ и оставшаяся на канале часть старой команды приняла правила игры нового собственника. Заключались они в максимальной деполитизации всего эфира, в том числе и политического. Новости превращаются в объект любопытства, зрителя уводят от проблематики и серьезного обсуждения политического.
Воплощением нового стиля становится общественно-политическая программа «Намедни» 2001–2004 годов, образец отечественного инфотейнмента. По словам ее шеф-редактора Николая Картозии, с самого начала создатели программы сознательно ориентировались на американские образцы: отказ от строгого разделения тем на внутриполитические, экономические и международные, уход от традиционной иерархии сюжетов (новый «Гарри Поттер» вполне мог идти перед президентским посланием парламенту), образность в трактовке событий и «овеществление» новостей, повышенный интерес к «неглавным» деталям. Долгие политологические споры о подковерных играх Кремля и Белого дома в стиле киселевских «Итогов» окончательно вышли из моды.
Но после смерти «Намедни» в 2004 году отечественный инфотейнмент потерял былую парфеновскую целостность и гармоничность: часть программ ушла в откровенный трэш, то есть в чернуху, другая — в чистый интертейнмент, то есть в развлечение.
Итог был подведен в недавнем исследовании немецких аналитиков, которые изучали новостное вещание российских каналов и пришли к выводу, что при крайне низком удельном весе политических программ количество негативного контента в нем — одно из самых высоких в мире.
Немногим лучше ситуация и в печатных СМИ: эпоха инфотейнмента так и не породила полноценных таблоидов, таких как на Западе, которые не позволяют тамошней элите расслабиться, постоянно копаясь в грязном белье политических лидеров, и в этом смысле, как ни странно, являются гарантами демократии.
Однако на исходе нулевых положение стало меняться. В эфир вышел круглосуточный новостной канал «Россия 24» — отечественный аналог CNN и BBC. После декабрьских выборов прошлого года на федеральных каналах появился целый ряд ток-шоу и аналитических программ, призванных удовлетворить внезапно вернувшийся спрос на политику.
— Журналисты, поверьте, этому только рады, — уверяет ведущий «Первого канала» Максим Шевченко. — Некоторое время такого рода программ не было не потому, что кто-то что-то запрещал, а потому, что не было тем для серьезного осмысления. Теперь темы появились — появилось и осмысление.
И наконец, неожиданно выстрелил интернет-телеканал «Дождь». Его слоган — Optimistic channel — и розовые тона заставок мало соответствуют реальному содержанию, которое, по сути, является возвращением к классическому инфотейнменту.
— Никогда не было задумки создавать политический новостной канал, — рассказывает главный редактор «Дождя» Михаил Зыгарь. — Была идея сделать телеканал для аудитории, которая перестала смотреть телевизор. Мы старались сделать телевидение, которое было бы интересно нам и таким же людям, как мы, которым не хватает качественного, умного, интересного телевидения. И затем экспериментальным путем оказалось, что больше всего зрителям не хватает новостей. С развлечением на телеканалах все в порядке, а вот с информацией не очень. Поэтому «тейнмент» присутствует на отечественном телевидении очень широко, а вот «инфа» как раз очень сильно отстает от него.
Понятно, что формат или стиль не решают задачу удовлетворения спроса на политику как общественный диалог. Присоединяться к той или иной политической позиции, то есть не думать, а точно знать, где враг и где друг, можно и скучно, по старинке, можно и по-новому, модно. Креативное «промывание мозгов» по сути не отличается от директивного. Организовывать содержательное обсуждение политики, реальные общественные дебаты сложнее всего, это против тренда, но такие попытки будут продолжаться, пока существует культура и политика.
Фальсификаторы vs разоблачители
Новому витку информационных войн способствует развитие технологий, но оно же позволяет легче разоблачать фальсификаторов.
— Никто вам не даст определения информационной войны. Вся научная и околонаучная литература на эту тему — макулатура и беллетристика, которая нужна для того, чтобы сдавали зачеты студенты многочисленных квазипиаровских вузов. — Политтехнолог Глеб Павловский прошел фронты не одной информационной войны, он, что называется, в теме.
В своей новейшей истории Россия пережила несколько весьма «кровавых» информационных войн, и, что характерно, каждая имела куда более далеко идущие последствия, чем изначально предполагали ее солдаты и генералы. Долгосрочным следствием одной из них — по переизбранию Ельцина на второй президентский срок в 1996 году — стало твердое убеждение в безграничных возможностях медийных технологов, сохраняющееся по сей день, причем как среди властей предержащих, так и их противников.
Информационная война 1999 года против губернаторской фронды во главе с Лужковым и Примаковым привела к власти Путина. Впоследствии проводились уже только точечные информационные спецоперации — по информационной поддержке ареста Ходорковского, отставке Лужкова или временного охлаждения отношений с Лукашенко.
Каждая из этих баталий ставила перед журналистами непростые этические и профессиональные вопросы. С одной стороны, они вроде бы «полководцы», от которых зависит успех всего дела, с другой — только «пушечное мясо», ставящее свою репутацию на службу чужим финансово-политическим интересам. Приходится искать компромиссы, договариваться — прежде всего с собою.
— Возьмем, к примеру, Доренко, который в 99-м мочил Лужкова, — размышляет Павловский. — С одной стороны, он имел заказ, но с другой — вполне искренне недолюбливал московского мэра, который прекрасно договаривался с хозяйственниками, но демонстрировал явное презрение к либеральной публике, в частности к журналистам, за что и получил. Вообще, многие из тех журналистов, кто встал тогда на сторону Ельцина — Путина, на тот момент явно слабейшую, конечно, отрабатывали деньги, но в то же время были искренне убеждены, что, как и в 96-м, выбирают меньшее из зол.
Искренняя вера журналиста в то, что он отстаивает «правое дело», как ничто иное гарантирует его бойцовскую эффективность. Когда в нулевые наши медийные страсти несколько поутихли, на Западе, откуда они к нам, собственно, и пришли, ничего подобного не наблюдалось.
Свежий пример — освещение западными СМИ арабских революций, когда слово было предоставлено фактически только одной стороне — повстанцам. Из последнего: пару месяцев назад западные СМИ наперебой цитировали сообщение о бегстве из Сирии ближайшего сподвижника президента Асада генерала республиканской гвардии Манафа Тласа. Когда же он «внезапно» вернулся на родину, этот факт был обойден молчанием. Трудно заподозрить западных журналистов в том, что они продались повстанцам, — просто у них есть вполне искренняя, но оттого не менее определенная идеологическая позиция.
Новый виток информационных войн начинается и в России. И связан он с резким возрастанием медийной значимости интернета. И вот уже Алексей Навальный в своем блоге разоблачает злоупотребления крупных государственных компаний, причем делает это на основе, похоже, намеренного слива информации, организованного по технологиям 90-х (как в случае с материалами Счетной палаты по «Транснефти»). В свою очередь государственные СМИ отвечают по старинке — фильмами вроде энтэвэшной «Анатомии протеста», в которой авторы не брезгуют склейками, монтажом, откровенной фальсификацией.
В то же время распространение новых технологий и прежде всего интернета усложняет задачу «введения общества в состояние неконтролируемого экстаза» — именно так Глеб Павловский определил результаты предвыборной кампании Ельцина в 1996 году. Дело в том, что журналистские разоблачения теперь значительно легче проверить. Когда несколько лет назад блогер-единоросс Владимир Бурматов опубликовал фотографии якобы с тушения лесных пожаров, его быстро поймали на фотомонтаже. Вот и противники того же Навального регулярно указывают на частые нестыковки в его публикациях.
Информационные войны на новом этапе, очевидно, будут осложнены значительно большей продвинутостью аудитории, на которую они рассчитаны. Однако избежать их совсем явно не удастся.
***
Поверх трендов
Две вещи объединяют и объясняют все тренды в журналистике — это бизнес и политика. В печатной прессе у нас первым это понял основатель «Коммерсанта» Владимир Яковлев. Рекламу в еженедельник «Коммерсантъ» начали собирать с первых номеров, и на фоне финансово неуспешной прессы того времени жили очень прилично. Этот урок хорошо усвоили ушедшие из «Коммерсанта» в 1995 году люди, основавшие журнал (переросший впоследствии в медиахолдинг) «Эксперт» и ценой огромных усилий сделавшие его самоокупаемым немногим более чем через год. Можно было бы раньше, но помешали президентские выборы 1996 года, когда реклама ощутимо просела.
Те выборы и прервали наивно-победное шествие молодой свободной российской журналистики, сделав ее служанкой властей, олигархов, победивших вместе с властью, но зато сняв с нее часть бремени служения читателю и зрителю. Можно было жить на дотации олигарха, желающего иметь политическое влияние. А государственное телевидение получило одновременно и госфинансирование, и доходы от рекламы, что по мировым нормам нонсенс. Упомянутые выше бизнес и политика сошлись после 1996 года воедино, начав сильно влиять на наши медиа поверх прочих трендов.
В мире в это время политика, хорошо подкрепленная деньгами, привела к появлению «Аль-Джазиры» у арабов и Fox News у американцев. В целом победа в холодной войне с СССР привела к мировому доминированию американских СМИ. Но все прочие тренды, из которых главный, конечно, это поход в мультимедиа, подчинены бизнесу — это «походы» за ускользающими деньгами.
Молодые люди, приходящие в журналистику, по-прежнему движимы идеалами. Но сами СМИ одержимы гонкой за прибылью, которая позволит им не то чтобы стать более могущественными, а хотя бы сохраниться. Никто не чувствует себя в безопасности в стратегической перспективе.
Даже «большое» телевидение, судя и по статьям аналитиков, и по заявлениям его бонз, лишь тешит себя иллюзией неуязвимости. Эфир уходит в прошлое, а там, за эфиром, «в цифре» — безбрежная конкуренция с морем кабельных каналов. Прожженные маркетологи Эл Райс и Джек Траут тридцать лет назад с легким изумлением писали, что американцам теперь доступно с полсотни каналов. Буколические времена… Где они? Сотни только более или менее известных телеканалов и многие тысячи страниц интернета, которые можно воспринимать как поставщиков приличного и часто обновляемого контента, — это, повторим, оценка совсем по минимуму, с учетом критериев качества и наличия свойств, присущих средствам массовой информации. Причем этот снежный ком продолжает катиться, хотя, быть может, уже и помедленнее.
Нас пока выручает общество потребления. Рекламу можно напечатать на чем угодно, но газета, журнал, информационный или развлекательный сайт, а также теле- и радиоканал являются по сей день наилучшими ее носителями, поскольку к медиа, то есть к посредникам, обращаются люди, уже более или менее готовые к восприятию. Они могут плеваться от рекламы, выключать звук, раздраженно перелистывать рекламные страницы, но реклама уже тем самым побудила их к какому-то действию, а затем побудит и купить.
Но какое дело рекламодателю до наших — и ваших, читатель, — идеалов, интересов, устремлений, жажд, страстей, борений, надежд? Впрочем, до страстей, пожалуй, есть. И до интересов — тех, что лежат в области покупок или, вместе с устремлениями, в области надежд на лучшую жизнь. В ответ на это можно предложить кредит, который «решит все проблемы».
СМИ живут от рекламы. За «качественный контент» платить сколько-нибудь заметные деньги никто не готов. Много платят за устройства потребления контента: телевизоры, гаджеты — их производителям достается все большая доля пирога «информационной революции». Контента все больше, он все бесплатнее, несмотря на отдельные попытки этому противостоять, и не читатели и зрители платят деньги журналистам (скажем, розничная цена издания является далеко не самой значительной доходной статьей его бюджета, особенно в России, где пресса традиционно дешева), а рекламодатель. Его интересует, чтобы издание читали и чтобы читала платежеспособная публика, а какой ценой это достигается, не его проблема. Считается почему-то, по старинке, что если делать «качественную прессу», то ее и будет с большим энтузиазмом читать умная платежеспособная публика. Может быть, это пока и так. Но самые большие тиражи и доходы у изданий (правда, не у всех, тут тоже надо уметь), которые выносят на обложку слово «оргазм».
Вот тут — стоп. И не потому, что такое слово. Раз дела идут неплохо у тех, у кого вообще есть обложки, значит, пресса пока не умирает? Так?
Андрей Веселов, Виктор Дятликович,Дмитрий Карцев, Андрей Константинов,Константин Мильчин, Евгения Офицерова,Екатерина Нагибина, Анна Старобинец,Дмитрий Соколов-Митрич
Комментариев нет:
Отправить комментарий